Ежи Топольски: Постмодернизм дает возможность изменить нашу ментальность

Деталі

Категорія: Інтерв'ю

Опубліковано: Середа, 05 листопада 2014, 00:16

Перегляди: 151

Ежи Топольски: Постмодернизм дает возможность изменить нашу ментальность

 РљР°Рє Р’С‹ впервые заинтересовались историей?

Яполучил среднее образование в Гнезно после Второй мировой войны. Гнезно был первой столицей Польши и с тех пор, как и прежде, он погружен в историю. Уже тогда я копался в архивах гнезненского архиепископства, которые еще не были упорядочены. Так что изначальный мотив сформировался в том месте, где я жил и учился в средней школе. Те же времена стали свидетелями развития моего интереса к общим и теоретическим проблемам истории. Поэтому я поступил в Познаньскую университетскую школу права и экономики. Лекции по экономической истории там читал профессор Ян Рутковски. Почти сразу же я записался на его семинар, потому что считал Рутковски крупным авторитетом в своей области.

Значит,Вы обратились к теоретическим и методологическим проблемам истории в самом начале своей карьеры?

Да. Экономическая история, как она интерпретировалась Рутковски, была не дескриптивной, а проблемно ориентированной. Более того, общие вопросы сформировали мой интерес к социологии. Я также посещал семинар по Максу Веберу профессора Тадеуша Зузуркевича. Хотя я не дописал мой магистерский диплом по социологии, тема моих исследований была уже определена, поскольку к этому времени я уже получил степень Ph.D. по экономической теории.

Р’ то время развивалась РјРѕСЏ дружба СЃ Анджеем Малевски, который тоже изучал социологию Рё СЌРєРѕРЅРѕРјРёРєСѓ. РћРЅ писал докторскую диссертацию РїРѕ проблеме объяснения. РЇ накопал РјРЅРѕРіРѕ исторического материала РґРѕРјР°, поэтому предоставил для его исследований множество примеров. Это укрепило наше сотрудничество. Наши РґРёСЃРєСѓСЃСЃРёРё превратились РІ РєРЅРёРіСѓВ«Р�сследования РїРѕ методологии истории»,которая была написана после возвращения Р’. Гомулки РІ 1956 РіРѕРґСѓ¹. Сначала это было просто постановкой проблем, которую можно было опубликовать; РЅРѕ, РІ конце концов, вышла РєРЅРёРіР° РІ 1960 РіРѕРґСѓ без РґРІСѓС… глав, содержащих критический анализ исторического материализма. РћРЅРё были опубликованы позже как отдельные статьи РІ специализированных журналах.В«Р�сследования РїРѕ методологии истории»были первой попыткой показать РІ Польше достижения аналитической философии истории. Р’С‹ должны помнить, что РІ 1957 РіРѕРґСѓ РЅР° Западе появилась РєРЅРёРіР° Уильяма Дрея«Законы Рё объяснения РІ истории»,Р° РґРёСЃРєСѓСЃСЃРёСЏ Рѕ модели охватывающего закона Рљ. Гемпеля еще только разворачивалась². Наши«Р�сследования»воспринимались как живительный поток РІ мутных водах марксисткой теории, замешанной РЅР° идеологии. РћРЅРё придали импульс идее, предложенной, прежде всего, Малевски заняться так называемой эмпирической методологией истории, что означало исследования реальной практики историков. Существует разница между такой методологией Рё аналитической философией истории, которая, главным образом, представляет СЃРѕР±РѕР№ работу философов, использующих занятия историков для доказательства собственных тезисов. РќРѕ позитивистская Рё аналитическая РѕСЃРЅРѕРІР° была, конечна, свойственна РѕР±РѕРёРј подходам. Р’ качестве первого шага РјС‹ подвергли исторический материализм строгой логической проверке. Это было истоком знаменитой РІ дальнейшем статьи Малевски РѕР± эмпирическом смысле исторического материализма (РЅР° польском языке)³. Размышления Рѕ философии Рё методологии науки вызывали РІСЃС‘ больший Рё больший интерес РІ Познани. Достаточно упомянуть РІ этом контексте имена Ежи Гидимина, Зигмунта Р—РёРјР±РёРЅСЃРєРё, Ежи Кмиты, Кристины Замирайры Рё Лешека Новака.

Занимаясь историческими исследованиями, СЏ РІ то же время начал изучать логическую Рё методологическую структуры«Капитала»Маркса. РЇ инициировал подготовку Познаньского сборника«Методологические допущения “Капитала”Маркса»(РЅР° польском языке), статьи РІ который представили РјРЅРѕРіРёРµ авторы⁴.РћРЅ стал отправным пунктом дальнейших исследований, РІ которых критически анализировалась теория Маркса. Следующим шагом РІ направлении позитивистского анализа исторического материализма стал сборник«Элементы марксистской методологии РІ гуманитарных науках»(РЅР° польском языке), редактором которого был Ежи Кмита⁵. Р’ это же время Лешек Новак начал издавать Р·Р° рубежом, РІРЅРµ досягаемости полькой цензуры, методологический журнал«Познаньские исследования РїРѕ философии науки Рё гуманитарным наукам», который существует Рё РїРѕ сей день⁶. Его третий выпуск,В«Р�сториография между модернизмом Рё постмодернизмом»,редактировал СЏ⁷.

Аналитическая философия истории, которая затем появилась и в Польше,концентрировала внимание,главным образом,на проблеме объяснения.не менее в Польше она заявила себя как анализ применения теории исторического материализма в исторических исследованиях. Вы никогда не были ортодоксальным марксистом,но, скорее, человеком, который в определенной политической ситуации пытался обнаружить наиболее плодотворные идеи, которые следовали из той теории и могли быть использованы в исторических исследованиях. Отсюда и Ваша активистская теория исторического процесса, подчеркивающая роль и воздействие действий людей на этот процесс.Как Вы сейчас оцениваете эти исследования? Были ли они инспирированы только политической ситуацией?

Р’ Польше после 1945 РіРѕРґР° интерес Рє марксизму был неподдельным, РЅРѕ РєРѕРіРґР° РѕРЅ проявился РІ историографии, то стал весьма поверхностным. Это обнаружило себя, РєСЂРѕРјРµ того, свертыванием проблем, инспирированных теорией исторического материализма, - таких как история материальной культуры, история народных масс Рё классовой Р±РѕСЂСЊР±С‹ Рё так далее. Таким образом, это было только неким реверансом РІ сторону изучения проблем, важных СЃ точки зрения этой теории. РќРѕ глубинное проникновение РІ марксистскую теорию, извлекающее РёР· нее вдохновение или делающее ее богаче, было крайне редким. Р’ этом отношении необходимо отметить РєРЅРёРіСѓ Витольда Кулы«Размышления РѕР± истории», опубликованную РІ 1958 РіРѕРґСѓ⁸. Это была критика догматического марксизма Рё РІ то же время защита марксизма как источника вдохновляющей идеи. Кула противостоял вульгарному детерминизму, РЅРѕ РЅРµ дезавуировал марксизм.

РЇ тоже интересовался Марксом, РЅРѕ Сѓ меня имелась собственная активистская концепция исторического процесса. Р� онане была, хочу подчеркнуть, инспирирована теорией Маркса. Ее суть заключалась РІ разделении РґРІСѓС… аспектов исторического процесса: мотивационного (действия людей) Рё объективного (результатов этих действий). РЇ использовал этот РїРѕРґС…РѕРґ РІ интерпретации марксовой теории. Р� СЏ продолжаю утверждать, что исторический процесс начинается СЃ действий людей, ориентированных РЅР° достижение определенных целей Рё РЅР° удовлетворение определенных потребностей. Это - субъективный аспект исторического процесса. РќРѕ эти действия имеют также Рё объективные следствия, которые РЅРµ планируются людьми Рё РЅРµ всегда воспринимаются РёРјРё. Этот процесс, руководимый объективными закономерностями, РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС‚ независимо РѕС‚ человеческой воли. Рђ РІРѕС‚ это уже объективный аспект исторического процесса. Понимание истории как целого требует, таким образом, объединенного объяснения РѕР±РѕРёС… аспектов. Р’ моей книге«Свобода Рё принуждение РІ свершении истории»я пытался представить эту концепцию более широко, обращаясь Рє примерам РёР· самой истории⁹. Конечно, СЏ старался сделать это Рё РІ моей РґСЂСѓРіРѕР№ книге«Теория исторического познания»,которая, однако, главным образом затрагивала проблемы теоретического Рё идеологического плюрализма, воздействующего РЅР° форму исторического нарратива¹⁰.

Р’ марксистском прочтении общественных наук СЏ попытался «смягчить» эту концепцию; то есть сделать ее менее идеологической Рё РІ то же время более удобоваримой для историков. Это было понято РІ Польше. РќРѕ РЅРµ РІ РґСЂСѓРіРёС… социалистических странах. Например, моя«Методология истории»была переведена РІ Советском РЎРѕСЋР·Рµ, РЅРѕ была доступна только немногим избранным¹¹. Р’ Болгарии Рё Чехословакии перевод РјРѕРёС… РєРЅРёРі Рѕ методологии истории был остановлен.«Методология истории»появилась только РІ Румынии, которая, как известно, старалась подчеркнуть СЃРІРѕСЋ независимость РІ международной политике.

Я продолжаю утверждать мою концепцию активистской интерпретации исторического процесса, и нет смысла усиливать ее ссылками на марксизм. Я думаю, что Маркс был прав, когда писал в«Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта», что люди делают историю сами, но не произвольно - не в обстоятельствах, которые они сами выбирают, - а в обстоятельствах, которые им достались, и в которых они оказались. Между прочим, это не новый тезис: он принят многими. Например, �оганн Густав Дройзен и многие другие утверждали то же самое. Более того, я думаю, что нельзя понять философию науки XIX или XX веков без ссылки на марксизм, потому что философия науки развивалась или как критика марксизма, или как обращение к марксизму. Множество идей, почерпнутых из марксизма, впоследствии не были маркированы как марксистские, а были причислены к общим достижениям гуманитарных наук. Например, студенты, специализирующиеся в социальной истории, включая самих историков, будут изучать роль экономического фактора, не задумываясь о том, Маркс или кто-нибудь еще обратил внимание на его важность. Главный урок из всего этого - избегать догматизма в объяснении предмета.

Совершенно очевидно, что писать книги в те времена, когда каждый почти до самого конца был убежден в том, что система выживет и что нет никаких надежд на ее изменение (или что изменения могут иметь место только в пределах этой системы), радикально отличается от писания книг в условиях, когда понимаешь, что системаменяется.Еще в 1986 году Чеслав Милош полагал, что не было рациональных оснований надеяться на то, что международная система, включая место в ней Польши, в обозримом будущем трансформируется. Это мнение было доминирующим среди самых знаменитых западных исследователей и политиков. �менно поэтому в Советском блоке доминантными установками были установки коррекции, включающие в себя внутрисистемный критицизм и «ревизионизм». В последнем ключе, я думаю, трактовались и мои работы. �сследователь мог стать апологетом этой системы, или признать существование наличного положения вещей вечным и попытаться найти в нем место для себя, которое не противоречило бы принятым общественным ценностям. �ли, если ситуация созрела, активно противостоять системе, не имея уверенности в том, будут ли его действия успешными. Безусловно, позиция, которую занимал ученый, отражалась в его научной продукции. Лично я не думаю, что должен дезавуировать что-либо из того, что я написал по методологии и теории истории. В исследованиях по методологии я испытал влияние аналитической философии; в частности, попперовского фаллибилизма; и, более того, я выработал мою активистскую теорию в границах общей схемы, с помощью которой я пытался интерпретировать исторический материализм.

Здесь,РІ Польше РјС‹ только недавно услышали Рѕ нарративном повороте РІ философии истории Рё Рѕ «Метаистории» Хейдена Уайта,РІ то время как РЅР° Западе эта теория исследована уже РІ деталях.Р’С‹ думаете,что интеллектуалы РІ РїРѕСЃС‚-коммунистических странах СЃРїРѕСЃРѕР±РЅС‹ как-то компенсировать потерянные РіРѕРґС‹,РєРѕРіРґР° историческое Рё научное мышление было догматизировано? РЇ имею РІ РІРёРґСѓ: возможно ли изменить ментальность исследований,СЃРїРѕСЃРѕР±С‹ мышления,которые были приняты РІ общем движении всего масштаба категорий Рё теорий исторического материализма РІ широком смысле этого термина?

Пост-коммунистические страны не могут быть рассмотрены одинаковым образом. В Польше после 1956 года марксизм практически перестал навязываться властями как единственная теория в науке, заслуживающая внимания. В этом отношении мы стали свидетелями возвращения теоретического и философского плюрализма. Марксизм оставался предметом интереса для философов (что дало возможность появлению в Польше множества его неортодоксальных интерпретаций), а вот историки отказались от его поверхностной переделки. Власти хотя и перестали навязывать марксизм как единственный теоретический и идеологический подход в науке, но продолжали, и даже наращивали политический контроль над наукой и над историографией в частности. �м не хотелось портить отношения с Советским Союзом. Всё, что имело значение для поль-ско-советских отношений, было предметом строгой цензуры; отсюда так много белых пятен в историографии XX века. Но этот контроль не вторгался на территорию философии истории, которая могла развиваться. Я много писал об исторических нарративах в моей«Методологии истории»(впервые опубликованной в 1968 году), обращаясь, в частности, к их темпоральной структуре. Еще в большей степени я исследовал исторические нарративы в«Теории исторического познания».Япредставил там, среди прочего, тезисы из«Метаистории»Хейдена Уайта и обратился к элементам романа в его концепции. Многие другие исследователи следили за тем, что происходило в мировой философии истории. В 1976 году в Польше была издана«Археология гуманитарных наук»Мишеля Фуко (опубликованная в результате моих усилий и с моим предисловием). Она вызвала огромный интерес в Польше. Другие работы этого автора так же были опубликованы в нашей стране. Но позитивистский стиль мышления все также доминировал в науке и историографии.«Метаистория»сначала была холодно принята и на Западе.

Р’ Польше, РЅР° самом деле, было РјРЅРѕРіРѕ сделано РІ области философии. Относительным отставанием Польша обязана невиданному ослаблению научных контактов между нею Рё Западом РІ 1980-Рµ РіРѕРґС‹ (РёР·-Р·Р° введения РІ Польше военного положения). Выпуск РјРЅРѕРіРёС… РєРЅРёРі Рё периодических изданий был приостановлен как раз РІ то время, РєРѕРіРґР° произошел упомянутый вами нарративный РїРѕРІРѕСЂРѕС‚. РўРѕС‚ факт, что РІ Восточной Европе Рё РІ Советском РЎРѕСЋР·Рµ РІСЃС‘ больше людей интересовалось методологией истории, способствовал возникновению отдельных школ Рё РіСЂСѓРїРї ученых. Р’ таких условиях крепла поляризация мнений, что хорошо для плодотворного диалога. Например, РІ Нидерландах, СЃ РѕРґРЅРѕР№ стороны, Сѓ нас есть Франк Анкерсмит, который имеет тенденцию принимать постмодернистские решения. РЎ РґСЂСѓРіРѕР№ стороны, РљСЂРёСЃ Лоренц, РЅРµ дезавуирующий реализм, Рё Р¤. Вриес, скептически относящийся Рє нарративизму¹². Р’ Польше идет трансляция Рё адаптация новых концепций. Р’Рѕ РјРЅРѕРіРёС… случаях это РЅРµ процесс имплантации РЅРѕРІРѕРіРѕ РІ девственную почву, РЅРѕ перенесение его РЅР° хорошо подготовленную, РІ философском отношении, территорию, СЃ прекрасно развитой философской феноменологий, населенную обученными логике Рё философии специалистами, СЃ референцией Рє известной традиции польской школы философии. РќРѕ желание РЅРµ отстать РѕС‚ развития философии истории РІРѕ РјРЅРѕРіРѕРј зависит РѕС‚ возможности подготовки РЅРѕРІРѕРіРѕ поколения исследователей, интересующихся теорией Рё философией истории.

Несмотря на то что новые концепции становятся установками историков, последние, в большинстве своем, остаются традиционными; это означает, что они обращаются к допущениям, которые также свойственны и аналитической философии. Принципом здесь является вера в то, что исследователь не зависим от реальности, которую изучает; вера в то, что существует только одна истина, которая описывает прошлое; вера в то, что эта истина достигается референцией к языку; вера в то, что исторический источник есть наиболее надежный путь к прошлому. Это превалирование традиционной ментальности среди историков, конечно, не обошло стороной и Польшу.

То, что сейчас происходит в Польше среди молодых философов, литературоведов и историков искусства,можно описать как триумфальное шествие постмодернизма, который ассоциируется с толерантностью, децентрацией, аннулированием традиционных ценностей, подрывом классической концепции истины и так далее.Готовы ли мы к такому драматическому столкновению традиционного общества, обладающего традиционными ценностями, с развращенным постмодернизмом? Не является ли популярность постмодернистских концепций просто внешней реакцией на догматизм и порабощение?

Конечно, здесь есть элементыsui generisреакции, но это применимо только к определенному сообществу гуманитариев и здесь вы правы . Но историки не были так уж увлечены ассимиляцией с постмодернизмом. Они, скорее, оставили его без внимания. Даже если они и знакомились с работами, выполненными в соответствии с требованиям постмодернизма, то надо подчеркнуть, что количественно всегда доминировала непостмодернистская литература: работы, написанные в соответствии с традиционными канонами. Постмодернистские работы являются просто манифестацией поисков инноваций, стимулирующих мышление. Возможно, тем не менее, что научное сообщество, относящееся к гуманитариям (я ограничиваюсь только ими) будет применять специальные защитные механизмы против постмодернистской экстремальности. �сторики, вероятно, чувствуют, что принятие наиболее радикальных требований постмодернизма приведет в результате к деконструкции того типа историографии, который доминировал столетия. Но в мои намерения не входит заставить вас думать, что я недооцениваю живительную роль тех влияний, которые принес с собой постмодернизм. Я только хочу сказать, что, по моему мнению, историки не примут идею конца историописания, элиминацию из него темпоральной оси и уничтожение границ между историческим и литературным нарративом.

Можете ли Вы более детально характеризовать Вашу позицию в отношении постмодернизма?

Я думаю, что постмодернизм должен трактоваться не как завершенная доктрина (такую формулировку, между прочим, постмодернисты не принимают), но как определенная тенденция, или как определенный философский, художественный и интеллектуальный континуум. На одном его конце можно поместить менее радикальное сомнение в модернизме (например, постулированную трансформацию предмета исторических исследований, кладущую конец всем формам центризма и лиотаровской метанаррации). На другом - более радикальные требования замены категории истины категорией свободы, или рассеянными смыслами ее деконструкции (как, например, в случае с Деррида) и размывания границ между различными типами интеллектуальной активности (как, например, между историческими и литературными нарративами). Следуя идеям постмодернистов, мы должны действовать не столько на основе возможного истинностного знания (в смысле классической концепции истины), сколько на основе практического опыта человеческих сообществ. Этот вызов постмодернизма может быть интерпретирован разными, более или менее радикальными, способами. Например, в концепции Хилари Патнема истина, сообщества и социальная практика функционируют совместно. Тем не менее вызов постмодернизма - ведущий вызов, и мир едва ли может остаться к нему индифферентным. Как я уже сказал, я не думаю, что историки как профессиональное сообщество воспримут постмодернизм в его экстремальных формах, потому что это означало бы переход от одного типа догматизма (наличие единственной истины) к другому типу догматизма (релятивизму или тотальному отсутствию точек опоры, рассмотрение их исторически преходящими).

Я хочу сказать, что идеи, порожденные постмодернизмом, помогают избавиться от многих глубоко укоренившихся мнений. Постмодернизм, безусловно, является интеллектуальным шоком, который позволил осмыслить многие вещи по-новому. Многие постмодернистские идеи останутся частью завоеваний человеческого мышления, но радикальные представители этого направления, возможно, получат статус психоисториков, статусsui generisсекты, чьи члены убеждены в том, что их учения абсолютно верны. Сегодня психоистория, полностью вытесненная на периферию дисциплины, почти не имеет поддержки среди историков, хотя ее представители и верили, не так уж много лет назад, в то, что они обладают единственно верным рецептом интерпретации прошлого. Весьма, на мой взгляд, сомнительно, что радикальные постмодернисты сумеют преуспеть в элиминации из философии, с ее категорией истины, определенным множеством теорий и т.д. онтологии, эпистемологии (со всем наследством Эры Разума), логики и заменить все это деконструктивистским анализом текстов, как не имеющих автора артефактов.

В данное время мы видим изменения, которые чрезвычайно интересны и которые заставляют нас переосмыслить многие вещи. Хотя в большей степени они были достигнуты в философии истории, а не в самой историографии. Аналитическая философия истории в ее классической форме (сообщенной ей, среди прочих исследователей, и Гемпелем) практически не существует. Новая философия истории (нарративистская и, возможно, пост-нарративистская) находится вstatu nascendi^].

Что Вы считаете наиболее плодотворным в этой повой философии истории?

Насколько СЏ вижу проблему, РІ историческом нарративе можно выделить три принципиальных пласта: информативный Рё логический; риторический РІ смысле убедительности Рё тематичности; глубинный, то есть теоретический Рё идеологический, который контролирует формирование РґРІСѓС… РґСЂСѓРіРёС…. Аналитическая философия истории, которая начала исследовать нарратив РІ некотором смысле только после появления РєРЅРёРіРё Артура Данто«Аналитическая философия истории»¹³,занималась только первым РёР· названных пластов, наиболее интересным РІ схемах объяснения. Так как историки РЅРµ участвовали РІ исследованиях философов истории РїРѕ выявлению схем объяснения РІ историографии (РІРѕ РјРЅРѕРіРёС… случаях, РѕРЅРё просто РЅРµ были готовы Рє таким исследованиям), то эти схемы исчезли РёР· исторической практики. РћРЅРё РІРѕ РјРЅРѕРіРѕРј состояли РёР· жонглирования примерами, извлеченными РёР· соответствующих исторических контекстов. Это означало РѕРґРЅРѕР±РѕРєРѕРµ видение проблемы, часто деформированное плохим знанием практики историографов. РќРѕ эти исследования РЅРµ пропали Р·СЂСЏ. Ничто РЅРµ может быть потерянным. Совсем напротив: это большое достижение, РЅР° РѕСЃРЅРѕРІРµ которого РјС‹ можем построить РЅРѕРІСѓСЋ философию истории.

Было бы преувеличением исследовать историческую работу, главным образом, в перспективе проблемы объяснения. Но бесспорно и то, что историки не отказываются от этой проблемы, то есть от ответа на вопрос «почему?». Недостаток аналитической философии в анализе объяснения состоит в вере в объяснительную мощь выявленных моделей объяснения. По моему мнению, важное достижение новой, нарративисткой, философии истории, заключается в том, что она подвергла сомнению когнитивную ценность этих моделей. Каждая из них имеет под собой тот или иной миф; а именно убеждение в том, что реальность может быть описана и объяснена в результате референции к этим моделям. Гемпель откровенно заявил, что мы получим полное объяснение в истории, если сумеем соединить предполагаемые причины с общими законами. Этот метод казался непоколебимым. Но новая философия истории заставила нас осознать, что поиск таких фактов есть конвенция, произвольная операция. Такая процедура характеризовалась уже заранее предполагаемым оптимизмом. Но на самом деле в процедуре объяснения по самой природе вещей больше риторики, чем в процедуре описания фактов, так как последние находятся в тесной связи с их эмпирическим базисом.

Аналитическая философия создала впечатление большей «сциентичности» объяснения. Но нужно иметь в виду, что поиск «факторов» - таких, как места историка, например, в дедуктивно-номологической модели - заранее руководствуется видением этим историком человека и мира, и конвенциями, принятыми в его обществе, в том числе и лингвистическими. Так что никакой «объективной» процедуры здесь нет.

На мой взгляд, касательно истории важность постмодернистского поворота, прежде всего, заключается в росте скептицизма, в подвергании сомнению наивных данных познания. В определенном смысле это означает деконструкцию.

Яхочу подчеркнуть, что - в противоположность, например, концепциям, предложенным Анкерсмитом в его«Нарративной логике», и Уайтом в его многочисленных работах - я думаю, что понятие истины применимо не только к утверждениям об отдельных исторических фактах, но и к нарративным субстанциям, то есть к нарративу в целом. Я думаю так несмотря на то, что убежден, вне всяких сомнений, в том, что возврата к классической концепции истины больше не произойдет; возврата к тому видению науки, которое конструировалось столетиями и в котором наука реферировала к осевой линии, определенной картезианским рационализмом и юмовым эмпиризмом. Также не будет и возврата к классической аналитической философии истории. Но ограничение применимости категории истины к отдельным утверждениям, вкупе с отрицанием ее в отношении более полных нарративных целых, порождает непреодолимые барьеры. В исторических нарративах нет изолированных утверждений. Все они связаны между собой множественными способами, и каждое из них содержит еще более общие элементы. Можно, конечно, рассуждать об истине отдельных исторических утверждений. Но как только они становятся элементами нарратива, эта возможность исчезает. Поэтому или надо вообще не применять категорию истины к историческому нарративу, или принять, что она принадлежит всему целому. Безусловно, в последнем случае мы должны будем проанализировать чрезвычайно запутанную проблему (до сих пор не решенную) выявления природы истины, применяемой ко всему нарративу, а не к отдельным предложениям или их следствиям. Это означает выявление природы истины, которая может быть названа нарративной. Такая истина не будет одной истиной, к которой кто-то стремится, конструируя свой нарратив, в свете которой он получает определенные версии нарратива. Как я вижу проблему, это будет истина со многими лицами - плюралистическая истина,

прямо подчиненная верификационным процедурам. Достижение такой истины будет отмечено поисками возможности громадного консенсуса. При этом критерий сравнения таких истин (функционирующих как плюралистические) будет содержаться в сравнениях эмпирических основ различных нарративов и эффективности их методов. Другими словами, такая нарративная истина (чью характеристику мы до сих пор не знаем ни в какой заслуживающей внимания степени) будет одновременно когерентная и прагматическая. Она будет допускать рациональные критерии, предложенные членами данного сообщества. Она также будет допускать и постоянную смену мнений. Но даже такая истина не будет отрицать отнесения себя к реальности и к тому, что реальность (или, в случае историков, реальность прошлого) не будет пониматься как нечто «объективно» существующее, в отношении которого историки остаются «за скобками»; или как нечто, полностью завершенное и готовое к исследованию. Это просто будет нечто, совместно сконструированное историками. Совместная конструкция не означает просто конструкцию. В первом случае эмпирическая база всегда наличествует: мы вовлечены в игру с «реальностью» В последнем случае формирование предварительных конструктов не есть игра, потому что реальность нам не дана. Конечно, референция всегда осуществляется не к реальности как таковой, но к нашим (историка) знаниям о ней, включая знание источников.

Таким образом, хотя я и не убеждён попытками ограничить применимость критерия истины к историческим нарративам, я тем не менее принимаю как доказательную критику новой философией истории классической концепции истины, которая является базовым эпистемологическим допущением в аналитической философии истории.

Не думаете ли Вы, что такая «переоценка» нашла выражение в модификации целей и задач философии истории?

Я так не думаю, хотя, похоже, сегодня, во времена роста скептицизма в отношении наших возможностей понимания прошлого, вкупе с глубоким проникновением этого процесса в то, как историки изучают прошлое и пишут о нем, задач становится больше, но цели остаются прежними.

Задачей философии истории всегда было (хотя это и интерпретировалось по-разному) помочь историкам осмыслить то, что они делают. Это точка зрения историков. Для философа же истории деятельность историков и их исторические нарративы есть только объект изучения и рефлексии, как и любой другой объект.

Но почему Вы считаете, что задачи философии истории сегодня значительнее,чем во времена доминирования аналитической философии истории?

Прежде всего, мы должны усвоить разницу. Базовые допущения, которые руководили исследованиями философов истории аналитической ориентации, были более или менее теми же, что и допущения, самопроизвольно принятые историками. Философы основывались на убеждении, что историк позиционирует себя вне той реальности, которую изучает; что существует единственная и уникальная истина, принадлежащая реальности, и что достижение этой истины возможно через посредничество языка как хорошего проводника в процессе понимания. В этом отношении не было расхождения между философией истории и историографией, так как базовые допущения были сходны. Философия истории рассуждала о деятельности историков так, как они ее сами понимали (более или менее сознательно); отсюда - классическая концепция истины и зеркальная теория языка, которые руководили исследованиями аналитически ориентированных философов истории, продолжали руководить и деятельностью большинства профессиональных историков. Даже хотя последние в целом и не проявляли большого интереса к общим методологическим и теоретическим размышлениям, их утверждения и тексты (например, рецензии) показывали: они все еще убеждены, что стремятся к истине и к объективной презентации прошлого.

Сегодня вещи стали гораздо более сложными. Новая философия истории выполняетsui generisмиссию в отношении историографии. Задача не только в привлечении внимания историков к тому, что они делают, но и в перестройке их сознания, то есть в направлении его от саморефлексии по новым путям. Это поможет историкам взглянуть на свою работу и ее результаты с большей дистанции, развить в себе ироническую установку (в риторическом смысле этого слова), стать более открытыми к истинам, провозглашаемым другими, и прилагать большие усилия к достижению научного согласия. Это новое сознание должно быть отмечено одобрением циркуляции различных истин благодаря вере в то, что они эквивалентны друг другу в момент их формирования, и благодаря отсутствию априорного убеждения в том, что кто-то является единственным человеком, знающим истину.

Далее. �сторики также должны избавиться от веры в то, что источники открывают нам истину. Чем больше я занимаюсь проблемами исторических исследований, тем больше убеждаюсь в том, что это миф, придуманный нам во вред. Это допущение одинаково утопично и ошибочно. Но сами историки не смогут развенчать эту веру. �м, безусловно, необходимо показать, что и исторический источник, и исторический нарратив формируются под воздействием субъективных факторов. Метафорически можно было бы сказать, что в традиционной философии источники являются своего рода дорогой, которая соединяет историка с прошлым. Но, по моему мнению, такой дороги нет. Есть только множество извилистых тропинок, по которым бродят заблудившиеся историки. Они обмениваются между собой противоречивой, и даже намеренно не верной, информацией по поводу того, куда именно им пойти, хотя на горизонте видят только некий просвет, затянутый дымкой.

Все это требует непрекращающегося исследования. Хочу повторить, что и новая философия истории, которая все еще остается безымянной (сам я не называю ее ни нарративисткой, ни постмодернистской, так как нужно как-то объединить разные направления), и историки должны избавиться от классической концепции истины и языка. А философии необходимо сконцентрироваться на задаче дать историкам возможность понять, что допущения, упомянутые выше, ошибочны и не так уж гранитообразны.

Но мы видим,что чем больше исследователей пытается показать ошибочный характер допущений,традиционно принятых историками-таких как классическая концепция истины, -тем больше историки держатся за свои убеждения.Не так уж много примеров работ по истории,sensu stricto', выполненных в духе постмодернизма.Несколькими исключениями являются часто упоминаемый Фуко и представители антропологической истории: Эммануэль Jle Руа Ладюри,Карло Гинзбург,Натали Земон-Дэвис,Симон Шама.

Как СЏ уже сказал, принятие радикального постмодернистского критерия практически означало Р±С‹ конец историографии. Только представьте себе, что историк будет следовать след РІ след Р·Р° тем, что Элизабет Р”. Эрмарх написала РІ своей книге«Продолжение истории»¹⁴.Это будет нарратив, лишенный его хронологической РѕСЃРЅРѕРІС‹, скорее философский, чем исторический, больше реферирующий Рє общим проблемам, чем Рє прошлому, Рё вплотную приблизившийся Рє постмодернистскому роману. РќРѕ это РЅРµ то, Рє чему РјС‹ стремимся. Лично СЏ РЅРµ вижу необходимости больших изменений РІ историографии. Дайте историкам писать так, как РѕРЅРё привыкли; РЅРѕ дайте РёРј Рё возможность осознать, что РѕРЅРё делают, Рё ценность того, что РѕРЅРё пишут.

Некоторые люди считают Фуко постмодернистом, и в некотором смысле они правы. В любом случае, он и в самом деле был предтечей постмодернизма. Но необходимо различать два направления в его творчестве. Одно заключается в разработке археологического метода, который позже был эксплицирован на исследованиях дискурса«Археология гуманитарных наук».Другое направление состоит из работ, написанных с абсолютно историографическими амбициями (например,«�стория безумия»).Последние, конечно, постмодернистские, поскольку они подчиняются определенным идеям, свойственным исключительно постмодернизму, - таким, как начинать исследование с центральной темы и обсуждать проблемы, прежде считавшиеся маргинальными; например, изучение болезней, заключенных и тому подобное. Это были, конечно, амбиции, распложенные в направлении, ведущем к постмодернизму. Но сам метод написания истории указанных маргинальных проблем оставался вполне традиционным. Между прочим, Фуко хотел приобрести статус историка.

Возможно,это соответствует тому факту,что постмодернизм отражает,прежде всего,определенную интеллектуальную атмосферу; что это духовная категориязатрагивающая теоретические и философские размышления.Но деятельность историков весьма традиционна и не поддается его влиянию.

Да, это именно так. Даже Элизабет Эрмарх написала свою постмодернистскую работу традиционным языком. Возьмите, далее, классическую книгу Хейдена Уайта«Метаистория». Ябы классифицировал ее как постмодернистскую, но в самом широком смысле этого термина. Но она, вне всяких сомнений, еще и структуралистская. Ее автор обнаруживает определенные структуры сознания, которые, по его мнению, руководят работой историков. Это известные литературные модели, которые предполагают, что одно и то же историческое содержание может быть концептуализировано разными способами; например, интерпретировано как комедия или трагедия. Такой подход был, без сомнения, нов. Здесь можно вспомнитьepistemeФуко; но Уайт пошел дальше, когда указал на релятивизм концептуализации в историографии, чего не было у Фуко периода написания им работы«Слова и вещи».

Работа Уайта стимулировала дальнейшее исследование механизма, объясняющего именно эту, Р° РЅРµ РґСЂСѓРіСѓСЋ, конструкцию нарратива историком. Результаты стали весьма многообещающими. Достаточно вспомнить очень интересную работу Р­РЅРЅ Ригней«Риторика исторической репрезентации», РІ которой были проанализированы тексты трех французских историков Рё даны РІ этих текстах различные интерпретации Французской революции¹⁵. Например, если РѕРґРёРЅ РёР· историков рассматривает революцию РІ Париже СЃ позиции возмущения народных масс Рё показывает героизм толпы, то РґСЂСѓРіРёРµ принимают точку зрения защитников короля Рё переносящей мучения королевской семьи. Это показывает историкам, что РѕРґРёРЅ Рё тот же факт может быть интерпретирован разными способами Рё что истина РѕР± этих фактах относительна. Определенное событие может быть описано, как показывает Ригней, СЃ разных точек РѕР±Р·РѕСЂР°. Нужно только выбрать подходящую риторику для передачи исторической информации. Р’ этом случае, если описываемый факт остается неизменным, то СЃРїРѕСЃРѕР±С‹ информирования Рѕ нем читателей разнятся.

Можно сказать, что многие из существующих исторических нарративов отстоят от того, что Лиотар назвал «метанаррацией»; многие являются постмодернистскими.

Например, работы, которые деконструируют такие теоретические понятия, как нация, государство, патриотизм Рё национализм, являются постмодернистскими. РћРЅРё стремятся Рє разрозненным дефинициям, избегая главную идею. Например, Джеймс Скотт РІ его книге«Орудияела- Р±РѕСЃС‚и»пытается редуцировать сопротивление крестьян политике лэндлордов Рє индивидуальным Рё локальным действиям Рё элиминирует понятие коллективных действий, сплачиваемых некой общей идеологией¹⁶. Р’ таких исследованиях история (здесь можно сослаться Рё РЅР° схожие работы, посвященные освободительной Р±РѕСЂСЊР±Рµ РІ Р�рландии) становится коллекцией отдельных событий, ведомых РёС… собственной динамикой. Это то, между прочим, что должен делать историк, если РѕРЅ хочет вывести логическое заключение РёР· концепций, ограничивающих применимость категории истины Рє утверждениям РѕР± отдельных событиях; если РѕРЅ хочет остаться РЅР° твердой почве фактов Рё РІ то же время прекратить возводить над этими фактами вымышленные - РІ свете этих концепций - суперструктуры.

Но Вы считаете,что работы Jle Руа Ладюри и Гинзбурга можно отнести к постмодернизму?

Не столь важно, можно их туда отнести или нет. Но, без всяких сомнений микроистории Jle Руа Ладюри и Гинзбурга (жизнь в Монтайю и история мельника Менок-кио) позволяют нам понять прошлое лучше, и это самое вероятное объяснение их популярности среди публики. Например, если историк пишет синтетическую работу, то он использует исторические данные на самом общем уровне и тем самым теряет контакт с индивидуальными людьми. Если же, однако, он спускается на низший, можно сказать, микроуровень, то читатель, посредством текста историка, более чутко улавливает историю. �сторику, кроме того, проще идентифицировать себя с людьми, которые жили в то время, которое он описывает. В этом случае история добирается до читателя более непосредственно, минуя всякие идеологические введения историка. В этом смысле свобода читателя становится больше.

РќРѕ, возвращаясь Рє вашему РІРѕРїСЂРѕСЃСѓ,«Монтайю» РёВ«РЎС‹СЂ Рё черви»не задумывались как постмодернистские РєРЅРёРіРё, хотя Рё выражали определенное РЅРѕРІРѕРµ направление РІ гуманитарных науках. РћРЅРёsui generisвестники новых РїРѕРґС…РѕРґРѕРІ. Поэтому, даже если РѕРЅРё Рё написаны РІ постмодернистском РґСѓС…Рµ, то РѕРЅРё РЅРµ отвергают метанаррацию, Р·Р° что РёС… Рё критикует постмодернизм. Jle Р СѓР° Ладюри Рё Гинзбург сделали человеческую индивидуальность понятней. Благодаря РёРј, РјС‹ можем рассматривать этих людей РІ РёС… непосредственной деятельности Рё повседневной жизни. Р’ этом смысле эти люди гораздо ближе нам.

Без всякого сомнения,постмодернизм характеризуется некоторым возвратом к экзистенциализму,который восстановил идеи вчуствования в историю,идентификации себя с людьми,жившими в прошлом,и эмоциональной связи между историком и персонажами,о которых он пишет.Означает ли это возвращение к концепции понимания Дильтея?

До некоторой степени - да, но проблема более сложна. Позитивизм, поместив историю в одинаковое положение с естествознанием, дегуманизировал ее. Но структурализм сделал то же самое. Фуко исключил автора. Деррида более или менее тоже. Это обнаружило два направления в постмодернизме: одно из них связано с дегуманизацией, а другое - с поворотом к индивиду. В позитивизме есть закономерности, процессы; здесь история пишется с заглавной буквы и люди существуют только как ее элементы. То же самое в структурализме. Если историки поддадутся искушениям интеллектуальной атмосферы постмодернизма, то они будут следовать в его экзистенциальном направлении.

Что Вы думаете о союзе истории и литературы? Многие исследователи хотели бы взломать барьер,разделяющий эти две дисциплины.Хотя различие между ними кажется самоочевидным,трудно найти четкое мнение,в чем же илгенно состоит это различие.

Ядумаю, что есть одно сущностное различие между историческим и литературным нарративом, а также несколько относительных. Современные размышления философии истории и постмодернизма дали нам возможность осознать, что границы между этими двумя типами нарра-ции становятся расплывчатыми по многим пунктам. Сущностная разница между историческим и литературным нарративом заключается в том, что историк не может вводить индивидуальные факты. Он не может преднамеренно вводить в нарратив фикцию, относящуюся к тому, что следует из эмпирических данных. Литератор, напротив, может включать описания таких фактов в свой текст. �сторический и литературный нарративы одинаковы на интерпретационном и ранне-фактографическом уровне. Здесь между ними нет качественных различий. С другой стороны, если мы обращаемся к категории истины, то в историческом нарративе эмпирическая основа должна быть «истинной», а в случае с литературным нарративом автор может только стремиться к истине, которая может быть выражена типологически (принадлежать к типам ситуаций, событий, людей). Это не относится к требованиям фактографической истины. Эта граница, хотя она выглядит вполне ясно очерченной, в реальности не такова. Поэтому эмпирическая база конструируется историком в манере, напоминающей действия литератора.

Между историческим нарративом и беллетристикой есть также разница и в степени. Я остановлюсь на двух важных вещах. Одна из них относится к самой концепции нарратива, а другая - к его темпоральному содержанию. «Становление» истории в максимальной высокой степени показано в литературных нарративах. Они демонстрируют механизм принятия решения людьми, диалоги их проникают в человеческое сознание. �сторики не имеют такую возможность, главным образом, из-за отсутствия соответствующих источников. Дройзен жаловался на это, подчеркивая факт того, что историки никогда не смогут проникнуть внутрь человеческой души так, как это делал Шекспир. Это не что-то имманентно связанное с историческим нарративом, но результат природы эмпирического базиса исторического исследования. �сторик, возможно, и хотел бы оживить свой нарратив, например, диалогами, но ему не позволено это сделать, поскольку он не может изобретать события. В исторических событиях могут быть найдены диалоги, если источники дают эту возможность. Ле Руа Ладюри часто приводит диалоги в его«Моптайю»- так они содержатся в документах �нквизиции. Возможно,«Монтайю»стал бестселлером именно потому, что он так близок к литературе.

Второе отличие относится к способу обращения со временем. В постмодернистском романе автор не беспокоится о хронологических координатах. Он свободно путешествует по времени. �сторик же, напротив, всегда, даже в случае синхронного нарратива, должен реферировать к временным датам. Он связан временем, но может соотноситься с ним способом, отличным от манеры хрониста и анналиста, потому что видит изучаемые факты в темпоральной перспективе. Артур Данто видит в этом главную характеристику, отличающую исторические нарративы. Это действительно важно, но автор исторического романа также может видеть описываемое время и в ретроспективе. �менно поэтому различие между историческим нарративом и литературным, и одновременно главная характеристика первого, состоит, на мой взгляд, не в том, что исторический нарратив написан в темпоральной перспективе, но в том, что его фактографическая основа не вымышлена.

Вы не думаете,что стирание границ между беллетристикой и историографией обязано перемещению центра тяжести от методов познания реальности к цели познания? Должны ли мы придти к выводу, что цель состоит в приобретении знаний о реальности, в ее прочувствовании - то, что и историография и беллетристика (фикция,поэзия) могут ставить себе целью?

Согласен. Но есть совершенно другая проблема: как они относятся к когнитивной ценности различных способов, которыми мы схватываем реальность? Я нахожу самоочевидным, например, что романы Бальзака могут дать своим читателям более реальное знание эпохи, чем сухие исторические работы. Я не вижу здесь разницы между когнитивной ценностью беллетристики и историографии. По моему мнению, исторические романы наиболее опасны. �х авторы не могут дистанцировать себя от знания того, что случилось позже того времени, о котором был написан роман. Поэтому они приписывают персонажам своего романа то сознание, которым обладают сами. �сторики, конечно, тоже знают последствия фактов, которые описывают, потому что исторический нарратив всегда пишется в определенной исторической перспективе. Но историку нельзя приписывать определенное сознание историческим героям. Как я уже сказал, историк дает отчет об истории, а беллетрист показывает становление истории. Отсюда - сильная сторона исторического нарратива (знания его автора о том, что случилось позже) есть слабая сторона нарратива литературного, описывающего прошлое.

Какие книги,прочитанные Вами недавно, заинтересовали Вас больше всего?

РњРѕСЏ работа требует РѕС‚ меня знакомства СЃРѕ РјРЅРѕРіРёРјРё самыми разными книгами. Большинство, или подавляющее большинство РёР· РЅРёС…, СЏ усваиваю профессионально, РЅРѕ наслаждаюсь только несколькими. Сейчас СЏ читаю«Маятник Фуко»Умберто Р­РєРѕ, РЅРѕ нахожу его менее интересным, чем его же«Р�РјСЏ Розы».Первое место СЏ отдал бы«Моитайю»Ле Р СѓР° Ладюри. РЇ нахожу эту РєРЅРёРіСѓ поистине удивительной. РљРЅРёРіР° Р­РЅРЅ Ригней«Риторика исторической репрезентации»и исследование Марчелло Флореса «Образ РЎРЎРЎР В»,РіРґРµ РѕРЅ описывает позицию западных интеллектуалов РїРѕ отношению Рє ленинской Рё сталинской Р РѕСЃСЃРёРё, тоже весьма интересны¹⁷. РЇ также читал превосходную РєРЅРёРіСѓ Эльжбеты Ковеска«Двор самого СЃРєСЂРѕРјРЅРѕРіРѕ магната РІ Польше»о польском магнате РЇРЅРµ Клеменсе Браницком, жившем РІ XVIII веке¹⁸.

А каково Ваше мнение о работе американских историков?

Американская историография очень разнообразна. Хорошая модернисткая историография, точная Рё квантитативная, продолжает быть успешной. Например, несколько дней назад СЏ получил замечательную работу, возникшую РёР· методов клиометрии, которая также имеет историческое значение. Ее название«Новые источники Рё новые техники РІ изучении постоянно действующих трендов РІ области продовольствия,здравоохранения,смертности Рё процесса старения»¹⁹.

РџРѕ моему мнению,«Смугцение богатства: толкование голландской культуры РІ Золотого века»Симона Шамы - пример постмодернистской историографии²⁰. Воссоздание определенных образов Рё использование искусства СЏ нахожу весьма интересным Рё многообещающим. РЇ также был увлечен«Возвращением Мартина Герра»Натали Земон-Дэвис. Такие РєРЅРёРіРё дают возможность воспринимать прошлое эмоционально.

В недавнем прошлом часто случалось так, что авторы, которых мы ассоциируем с постмодернизмом, использовали искусство, в частности живопись, в своих исследованиях. Не замечаете ли Вы особый переход от модернистского вербализма к постмодернистскому визуализму? Возможно, в будущем, вместо сравнения нашей жизни с романом,мы будем говорить о ней как о фильме.Я имею в виду характерное смешение времен, сенсуалистскую концепцию истины и специфическую, фреймоподобную,трактовку реальности.

Я думаю, что будущее вполне может быть таким. В моей методологии истории, над которой я сейчас работаю, я особо подчеркиваю тот факт, что мы должны принимать во внимание визуальный пласт нарратива. �сторики не только пишут нарративы, но и апеллируют к образам. Более того, можно привлекать аудио-факты и даже обонятельные ощущения.

� еще.Несмотря на то, что сегодня в философии истории так много интересных вещей можно найти и в самой историографии, некоторые люди утверждают, что история переживает кризис.

Я не думаю, что история находится в состоянии кризиса. Я даже не думаю, что традиционная историография в кризисе. Просто современная философия истории заставляет нас осознать, что существует противоречие между фундаментальными допущениями историографии и таковыми же в новой философии истории. Означает ли этот разрыв факт кризиса - есть вопрос о том, как мы определяем кризис. Я думаю, что нам нужно засвидетельствовать сосуществование различных способов писать историю, включая постмодернистский. Это было бы очень хорошо.

Название Вашей статьи «Не-постмодернистский анализ исторических нарративов» в книге «�сториография между модернизмом и постмодернизмом» предполагает, что Вы продолжаете фокусировать внимание на историописании. Но не думаете ли Вы, что совсем недавно мы замечали меньший интерес к языку, дискурсу и наррации?

Согласен. Но моя цель заключается не в достижении некой односторонней нарративистской методологии, но такой, которая была бы способна использовать достижения аналитической философии истории. Я назвал мой анализ не-постмодернистским для того, чтобы показать, что я не отбрасываю категорию истины (даже если это и не классическая концепция в ее наивном варианте) и что я не отказываюсь также ни от онтологии, ни от автора. Я вижу, что исторический и литературный нарративы весьма близки друг другу, с риторической точки зрения. В этом смысле я вижу свое место среди современных исследователей историографии где-то около левого края, который менее радикален.

А в области постмодернистских концепций?

Яне думаю, что моя концепция является постмодернистской, хотя и допускает многое из постмодернистского стремления к отмене доминирующих идей и свободе выбора.Но я не отказываюсь от эпистемологии и истины.

Вы обнаружили интерес к теории Хилари Патнем.

Да, я думаю, что хотя его концепция истины не имеет места в постмодернизме, что совершенно очевидно, но она есть нечто, чем отмечена новая интеллектуальная атмосфера нашего времени. По моему мнению, эта концепция имеет замечательное будущее в философии истории.

Я хочу подчеркнуть, что считаю постмодернистский шок весьма воодушевляющим. Но слишком далеко заходящая релятивизация, проистекающая из постмодернизма, отнимает у него тот момент сочувствия, которого он всегда добивался. Абсолютная свобода не означает свободы.

Да,постмодернизм есть,кроме того,ситуация,порожденная кризисом. Ницше, ккоторому постмодернизм охотно апеллирует,подчеркнул,что было необходимо вывести нечто новое из нигилизма.

Возможно, именно по этой причине все было подвергнуто сомнению. Некоторое время мы наблюдаем хаос, из которого может появиться новое качество.

Мы должны произвести некий синтез в философии истории. Постмодернизм дает нам возможность изменить нашу ментальность. Например, он предлагает, чтобы нарратив был интерпретирован, как некоторая форма практической мудрости, как его собственная концепция прошлого, которую историки и обсуждают.

Может ли постмодернизм стать новой философией существования?

Постмодернизм, по крайней мере на некоторое время, может стать способом приближения к проблемам человеческой экзистенции. Лично мне также нравятся плюрализм и толерантность. Но я боюсь, что постмодернизм может постигнуть судьба секты, закрытой от критики. Такие вещи уже случались в истории.

Но кажется,что есть и большая опасность: постмодернизм является хорошей средой для релятивизма,не только в эпистемологии,но и в сфере нравственности.

�менно поэтому я жестко противостою отрицанию концепции истины. Категория истины есть также и категория морали. Для историков это означает призыв быть честными и служить тем людям, которые не могут оставаться удовлетворенными ложью или подменой истины. Я понимаю категорию истины как одну из тех точек опоры, в которых люди нуждаются в своей жизни.

Познань,Польша, 23 октября 1993.

�ЗБРАННЫЕ РАБОТЫ

Swiat bez historii[World without History]. Warszawa: Wiedza Powszechna, 1973.

Methodology of History, transl. by Olgierd Wojtasiewicz. Warszawa: PWN-Polish Scientific Publishers. 1976.

Marksizm i historia[Marxism and History]. Warszawa: PIW, 1977.

Rozumienie historii[Understanding History]. Warszawa: PIW, 1978.

Prawda i model w historiografii[Truth and Model in Historiography]. Lodz: Wydwanictwo Lodzkie, 1982.

Teoria wiedzy historycznej[Theory of Historical Knowledge]. Poznan: Wydawnictwo Poznanskie, 1983.

Wolnosc i przymus xv tworzeniu historii[Freedom and Coercion in the Creation of History]. Warszawa: PIW, 1990.

)ak siq pisze i rozumie historic Tajemrtice narracji historycznej[How is History Written and Understood. Secrets of Historical Narratives]. Warszawa: Rytm, 1996.

With Rafaelo Righini,Narrare la storia. Nuovi principi de metodologia storica. Milano: Bruno Mondadori, 1997.

Narration and Explanation. Contribution to the Methodology of Historical Research.Ed. Jerzy Topolski. Amsterdam-Atlanta: Radopi, 1990.

Historiography Between Modernism and Postmodernism. Contribution to the Methodology of Historical Research, edited by Jerzy Topolski. Amster-dam-Atlanta: Radopi, 1994 (ibidem: «А Non-Postmodernist Analysis of Historical Narratives»: 80-86).

В«Historical Narrative: Toward a Coherent StructureВ».History and Theory26(1987), no. 4: 75-86.

В«The Concept of Theory in Historical Research. Theory versus Myth.В» Storia della Storiografia 13 (1988): 67-79.

В«Historical Explanation in Historical MaterialismВ». InNarration and Explanation.Ed. Jerzy Topolski, 61-84.

Методология истории и исторический материализм // Вопросы истории, № 5, 1990: 3-14.

В«Towards an Intergrated Model of Historical ExplanationВ».History and Theory30(1991), no. 3: 324-338.

В«The Sublime and Historical NarrativesВ».Storia della Storiografia32 (1997): 3-16.

В«The Role of Logic and Aesthetic in Constructing Narrative Wholes in HistoriographyВ».History and Theory38 (1999), no. 2: 198-210.

В«Periodization and the Creation of the Narrative WholesВ»Storia della Storiografia37 (2000): 11-16.

1

Andrzej Malewski, Jerzy Topolski, Studia z metodologii historii. Warszawa: PWN, 1960.

2

Дрэй У.Еще раз к вопросу об объяснении действий людей в исторической науке // Философия и методология истории. Благовещенск, 2000;Гемпель К.Функция общих законов в историиН Карл Гемпель.Логика объяснения. М., 1998.

3

Andrzej Malewski.В«Sens empiryczny materializmu historycznegoВ». Studia Filozoficzne, no. 2, 1957.

4

Zalozenia metodologiczne В«KapitaluВ» Marksa. Ed. byBarbara Janiec. Warszawa: Ksi^zka i Wiedza, 1970.

5

Elementy Marksistowskiej metodologii humanistyki. Ed. byJerzy Kmita.Poznan: Wydawnictwo Poznanskie, 1973.]

6

Poznan Studies in the Philosophy of the Sciences and the Humanities.

7

Historiography Between Modernism and Postmodernism: Contributions to the Methodology of Historical Research. Ed. byJerzy Topolski. Amsterdam, Rodopi, 1994.

8

Witold Kula.Rozwa ania Рѕ historii. Warszawa: PWN, 1958.

9

Jerzy Topolski.Wolnosc i przymus w tworzeniu historii. Warszawa: PIW, 1990.

10

Topolski J.Teoria wiedzy historycznej. Poznan: Wydawnictwo Poz-nartskie, 1983. 509 s.

11

Topolski J.Metodologia historii. Warszawa: PWN, 1968. 474 s. (некоторые тезисы врусск переводе Топольски Е.Методология истории и исторический материализм // Вопр. �стории. 1990. № 5. С. 3-17).

12

Chris Lorenz,Konstruktion der Vergangenheit. Eine Einführung in die Geschichtstheorie. Cologne/Weimar/Vienna: Böhlau, 1997;P. ff. H Vries.Verteilers op drift: Een verhandeling over de nieuwe verhalende geschiedenis. Hilversum: Uitgeverij Verloren, 1990.H.H. Vries.Verteilers op drift. Een verhandeling over de nieuwe verhalende geschiedenis. Hilversum, 1990.

13

Arthur С. Danto,Analytical Philosophy of History. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1965. (Русск перев.:А. Данто.Аналитическая философия истории М., 2003.)

14

Elizabeth Deeds Ermarth. Sequel to history: postmodernism and the crises of representational time. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1991.

15

Ann Rigney. The Rhetoric of Historical Representation: Three Narrative Histories of the French Revolution. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1990.

16

James РЎ. Scott.Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance. New Haven: Yale Univ. Press, 1985.

17

Marcello Flores. L’immagine dell’URSS: L’Occidente e la Russia di Stalin (1927-1956). Milan: Saggiatore, 1990.

18

Elbieta Kawecka.Dwor В«najrz dniejszego w Polszcze magnataВ». Warszawa: Zaklad Wydawniczy В«Letter QualityВ», 1991.

19

Robert William Fogel.New Sources and New Techniques for the Study of Secular Trends in Nutritritional Status, Health, Mortality, and the Process of Aging. Cambridge. MA: National Bureau of Economic Research, 1991.

20

Simon Schama.The Embarrassment of Riches: An Interpretation of Dutch Culture in the Golden Age. New York: Knopf, 1987.

Джерело: Р”оманска Р­РІР°. Философия истории после постмодернизма / Р­РІР° Доманска; пер. СЃ англ. Рњ. Рђ. Кукарцевой. — Рњ.: «Канон+В» Р РћРћР� «Реабилитация», 2010. — 400 СЃ.

Коментарі

• Наступна >